Чудо
Ночь. Не могу спать. Ноющая боль в груди, справа. Противно мерзнут ноги и в голове роятся всякие бредовые мысли, которые почему-то периодически кажутся очень реальными. Осторожно, затаив дыхание, прислушиваюсь к неровным ударам сердца и переворачиваюсь на правый бок. Не помогает. Я сажусь на кровати, смотрю на часы. Час ночи. Сна ни в одном глазу, всему виной эта колющая боль в области сердца. Опускаюсь на первый этаж, в комнате поваров горит свет. Напившись капель, и положив мятную таблетку под язык я сижу и стараясь сделать мужественное лицо слушаю всевозможные рецепты народной медицины. В уме просчеты возможных причин ненавистной мне боли и прогнозируемые диагнозы. Пойду утром в больницу, решаю я.
Толком не выспавшись, иду в кардиологический санаторий, расположенный напротив здания семинарии. Громкая и бесстрашная женщина врач выслушивает мои жалобы и приклеивает холодные и влажные липучки к моей груди. Дышите не дышите. Кардиограмма готова. Молча, сосредоточенно, сведя брови лба она следит за скачущими в неизвестность линиями. Я, с замиранием сердца, наблюдаю за уверенными манипуляциями.
- Молодой человек, у вас сердце, словно у шестидесятилетнего старика. Усталое и изношенное.
Чувствую как от страха немеют ноги.
- Вам нужно срочно ехать в клинику Амосова. Я вам ничем не помогу. Только туда.
Вот это да, клиника Амосова, изношенное в край сердце, а мне ведь только двадцать.
- А можно я домой съезжу, взять вещи, деньги…
- Если бы можно было куда-нибудь ехать, я бы вам сказала. А так, я вам серьезно говорю, срочно в клинику Амосова, - уверенно перебивает она мою речь.
- Спасибо большое, - понимая полную бесполезность моих дальнейших вопросов и предложений говорю я и, храбрясь, бодрящейся походкой покидаю кабинет.
Молодая жена, скоро родится ребенок, как же он без папы. А как я без них. Клиника Амосова, наверное, нужна операция. Если начнут чикать это уже конец. Да нет, есть же люди живут и после операции. А может еще не будет операции. Дурак, бестолочь, ругаю себя за два взрослых года безумной свободы. Ненавижу себя за каждый выпитый стакан водки, за каждую выкуренную сигарету, за бессонные ночи дешевых мальчишеских попоек. Теперь вот придется платить. Клиника Амосова, должно быть там все ужасно дорого. Где брать деньги?
С каждой новой мыслью, чувствую себя все более слабым и беспомощным. И с каждым шагом, колющая боль в сердце становится все более беспощадной. Что же делать? Что делать? Хочу закричать я. Но кричать нельзя. Нужно беречь силы. Нельзя переживать и нервничать. Но разве ты этим мозгам прикажешь, раздражаюсь я ощущая нарастающий приступ беспокойства.
Ну, нет, уж. Умирать так, умирать. Только умирать буду дома. Вот повидаю родных и близких и можно. На глаза наворачиваются невольные слезы.
Стараясь не делать резких движений, я тихим ходом, в сопровождении моего друга, семинариста из соседней комнаты, иду на вокзал. Моя сумка в руках у заботливого товарища. Весь день и всю ночь лежу на жесткой неудобной полке и невидящим взглядом таращусь в пустоту.
Родной вокзал, автобус, мартовский ветер, навевающий запах приближающейся весны. Моя семья, еще никогда они не были такими близкими для меня. Мне хочется их обнять и открыть им свою беззащитную испуганную душу, показать им мое изношенное сердце, и сказать им как же сильно я их люблю. Но это невозможно.
- Хочу, что бы меня помазали елеем и молились об исцелении – взяв себя в руки, сообщаю я дьякону моей церкви.
- Хорошо, - отвечает он, - не бойся Господь Всемогущий, попросим, будет молиться вся церковь, и кто знает, может, будешь исцелен.
- Да, да, я согласен, давайте будем молиться, Господь целитель наш, - соглашаюсь я, и с трепетом, боясь потерять, берусь за соломинку моей последней надежды.
Две женщины бальзаковского возраста, лучшие кардиологи нашей городской больницы с любопытством смотрят на меня и демонстративно громко, повторяют мои слова, перемешивая со своими комментариями.
- Изношенное сердце, да когда ты успел его износить.
И, правда, когда я успел, мне ведь еще и двадцати пяти нет.
- Как у шестидесятилетнего старика, клиника Амосова, что за вздор, кто вам такое сказал? – с показным негодованием, но совершенно серьезно спрашивает вторая, и не дожидаясь ответа продолжает, - нормальное сердце, никаких патологий, кардиограмма тоже в норме. Что за глупости ты сам себе придумал?
- Да я ничего не придумывал, - повеселев, отвечаю, я и, протягиваю предыдущую кардиограмму, со словами: - Вот посмотрите.
- Ага, давай, это интересно, - и они внимательно принялись разбирать непонятные мне каракули.
Помню их умные лица, на которых было, как черным по белому, написано неподдельное недоумение. Помню доселе незнакомые мне слова: аритмия, стенокардия, тахикардия.
- Ничего не понимаем, это твоя кардиограмма?
- Моя.
- Вот та, что мы только что сделали, на ней нет ничего. А эта! – мне протягивают обе полоски, на которых навеки запечатлены удары моего больного и здорового сердца.
- Я, кажется, понимаю, - отвечаю я, вспоминая, как церковь молилась о моем сердце. И мне трудно поверить, что так быстро и так просто Бог может ответить тем, кто просит. Но когда у тебя в руках, два листочка с разными кардиограммами одного и того же сердца верить в Его чудеса приходится.
Елисей Пронин